Фендом: Гончаров И. А.: "Обломов"
Пейринг: Штольц/Обломов
Ключ: Штольц делает Обломову сюрпирз - приезжает из Европы в Россию на новогодние праздники.
Пейринг: Штольц/Обломов
Ключ: Штольц делает Обломову сюрпирз - приезжает из Европы в Россию на новогодние праздники.
За окнами, за чуть отдернутой шторой, падал мягко, неторопливо и немножко лениво снег. Лился с улицы слабый золотистый свет фонарей и оседал в углу комнаты, в тяжелой и пыльной паутине. Илья тоскливо поводил пальцем по спинке дивана, вздохнул, окинул взглядом комнату, погруженную в темноту – было уже совсем поздно, и привычка подсказывала, что пора было уснуть – спокойно и сладко. Но отчего-то – бог весть, отчего! – ему всегда не спалось ночами перед новым годом. И ведь все было хорошо и правильно, и не носился он, Обломов, с подарками и бутылками вина, торопясь на званый вечер, не разъезжал туда-сюда в повозке, и вся праздничная суета как бы проходила благополучно мимо него. Но в покойную и светлую голову Ильи приходили мысли.
Поначалу, с приходом января, он отпинывался и отмахивался от этих мыслей или прятался от них, сворачиваясь на диване, обхватывая, как дитя, колени руками и заворачиваясь в одеяло, капризно пытался думать о чем-нибудь другом. Но потом все чаще просто глядел в потолок, царапал пальцем обивку дивана и измождено вздыхал, беспокойно ворочался ночами, и к утру на нежном и чистом лице Ильи появлялись грустные тени – от непривычной бессонницы. Мысли были странные и они огорчали Обломова – он вдруг, совершенно как-то беспричинно начинал жалеть себя, наивно мечтал о подарках и даже думал выходить на улицу и играть с кем-нибудь в снежки. Скажем, с Волковым – он еще и не так дурачился, бывало.
Илья вдруг начинал в эти дни ощущать время, чего с ним никогда прежде не бывало; и время это торопливо, шумно и пестро, неуемно неслось мимо него – и иногда в ночи перед новым годом Илья плакал, тоскуя, сам не зная, по чему, тихонько и жалобно, так, что у самого же и сжималось сердце. Потом он засыпал, и на следующий день все повторялось снова – гости, краснощекие, холодные и громкие, с подарками и новостями из общества, с предложениями прогулок и встреч. Слезы быстро забывались Ильей, и оставалась только неприязнь – и немножко страха – перед этой пестрой праздничной круговертью.
За окнами падал снег – и Илья обхватил себя руками за плечи, затих под одеялом и провалился в вязкую и прозрачную, как мед, задумчивость. Эта отстраненность была так глубока, что в первые мгновения он не заметил, как за дверью, в тишине квартиры, раздались странные звуки. Вначале задушено захрипел Захар, гулко спрыгнул с лежанки и зашушукался с другим голосом – высоким, даже в полушепоте, прерывающимся смехом, и в конце концов, кто-то заскребся в дверь, хотя Захар настоятельно бубнил, что «барин спит» тревожить его «не надобно».
- Я т-тебе покажу, не надобно! – с последней угрозой ввалился кто-то в распахнувшуюся дверь и разом замер, притих, осторожно шагнул к дивану, явно стараясь не разбудить Обломова.
Илья встрепенулся, тяжело развернулся и, прищурясь, постарался разглядеть гостя в почти кромешной темноте, хотя силуэт его – высокий, тонкий, угловатый – вырисовывался неясно в свете горевшей у Захара свечи.
- Андрей?! – невольно и слабо вырвалось у Ильи, ему показалось, будто он был уже во сне, и вот сбывается, как подарок в эти нелюбимые им праздники, то, чего больше всего хотелось.
Но фигура дернулась вперед, к нему, опустилась быстро на колени перед диваном и сухо прижалась улыбающимися губами к руке Обломова. Никто больше так не мог сделать, да и не знал никто, что это заставит сердце Ильи встрепенуться и зайтись во взволнованном стуке, и он воскликнул, не сдерживаясь больше:
- Андрей, Андрей! – и, сам того не ожидая от себя, рассмеялся, пока Штольц продолжал целовать его руки и беззвучно смеялся тоже.
- Захар! Свечи сюда, да побольше, я хочу барина твоего разглядеть как следует, и чаю горячего, и побыстрее! – громко и энергично распорядился Андрей, не выпуская руки Ильи из своих, и Обломов только теперь заметил, что от Штольца тоже веяло ночным морозом, но это не было ему неприятно и опасным не казалось.
А губы у Андрея и вовсе были теплые, даже горячие.
- Я раньше хотел приехать, не вышло, ну да я сразу, как только дела отпустили… - зашептал Андрей, повернувшись к Обломову, как будто все еще боялся тишину нарушить, глаза у него ярко и остро блестели даже в темноте.
Илья вдруг отнял у него задрожавшие руки и с головой забрался под одеяло, чего-то испугавшись и стараясь унять колотившееся сердце – ему стало так неизъяснимо радостно, что даже страшно было подумать выпустить все слова и чувства, может быть, Штольц отмахнулся бы от них, как от безделицы, может быть, не понял бы, отчего это у Ильи слезы встали в глазах. Ах, он и сам не мог этого понять!
- Да что это ты, - сочувственно и удивленно пробормотал Андрей, отнимая у Обломова последнюю защиту – одеяло – и прикоснулся к его лицу, - я тебе книжек заграничных привез в подарок – будешь просвещаться, надо знать, что в мире делается, да еще пару безделиц, но это все до утра… я так торопился, что едва и вовсе о подарках не забыл. Сто лет тебя, Илья, не видел…
Так непривычно было слышать от этой строгой и педантичной, немецкой какой-то души подобные слова, что Обломов набрался храбрости и, зажмурившись, с замершим сердцем, неловко поцеловал сухие и горячие губы Андрея. Штольц выдохнул изумленно, но быстро, боясь упустить момент, притянул к себе за мягкие, безвольные плечи Илью, и сердце у Обломова, истерзанное тоской последних дней, наполнилось целительной светлой радостью.
- А завтра, Илья… - Андрей с неохотой отстранился от податливых губ, хрипловато шепча, и Илья положил голову ему на плечо, наслаждаясь самым звуком голоса, смывавшим все страдания праздничных ночей, - завтра мы отправимся играть в снежки, попомни мое слово. Это теперь считается обычным делом для людей высшего света в Европе… - Илья ничего не желал слышать о Европе и высшем свете, но со смешком выдохнул куда-то в шею Штольцу, и Андрей обнял его крепче, снова и снова рассказывая что-то о своих путешествиях.
Захар вошел с двумя свечками в руках и, разглядев картину полной идиллии, буркнул что-то неразборчиво – то ли одобрительно, то ли дерзко и смешливо – было не разобрать. Вслед ему, выходящему из комнаты, полетел тапок Обломова с загнутым носом, и промахнувшийся Штольц негромко выругался, Захар непочтительно засмеялся за дверью, а Илья успокоено устроился на плече Андрея поудобнее.
Будущие ночи перед новым годом вдруг перестали его пугать и рисовались в воображении исключительно приятными – самыми лучшими ночами в году.
так тепло и нежно - как и хотелось. я не переставал улыбаться, когда читал) спасибо ещё раз)
Не заказчик.
Откроетесь?
Довольный донельзя мимокрокодил)
Автор, вы просто восхитительны!
я соглашусь, считаю также, что флафф - это просто конек Обломова, да и как не поверить в счастливую судьбу для таких героев..
но вот вопрос - отчего все комментарии анонимны? это новое правило или просто модная тенденция в нашем обществе?)
автор.
Может откроетесь-таки,а??
*все тот же мимокрокодил*)
подумаюоткроюсь вам лично.)автор.
автор.
автор.
автор.
p.s. - о боже, боже! это уже флуд. спасибо, было приятно пообщаться, засим я умолкаю.
*мимокрокодильчик)
Не,ну прям роман))) Ах,автор,я вас обожаю!!!!) А можно еще что-нибудь написать?