Фендом: Куприн А.И.: "Молох"
Персонажи: доктор Гольдберг/ Андрей Бобров
Рейтинг: на усмотрение автора, но выше PG
Ключ: Жалость и моральная поддержка со стороны Гольдберга. Нежность.
Персонажи: доктор Гольдберг/ Андрей Бобров
Рейтинг: на усмотрение автора, но выше PG
Ключ: Жалость и моральная поддержка со стороны Гольдберга. Нежность.
-
-
15.02.2011 в 15:51- Бросьте эту идею, доктор. Я не вижу надобности затевать эту борьбу снова, тем более, что она заранее представляется безуспешной.
Гольдберг стоял у окна в белом, местами замаранном кровью халате, взлохмаченный, с появившимися за ночь тенями вокруг глаз. Бобров проснулся только поздним утром, когда закончилось действие инъекции, и доктор уже сидел на диване рядом с ним. Он молча сменил повязку на голове Андрея Ильича, быстрыми, умелыми движениями, почти не причиняя боли. Затем поднялся, шагнул к окну и, не глядя на Боброва заговорил – заговорил о морфии. Андрею Ильичу об этом говорить не хотелось, и не потому что ему было все равно. Он вполне мог смириться с той участью, которую для себя выбрал, но в присутствии Гольдберга у него всегда появлялись какие-то призрачные, и оттого еще более искренние надежды.
- Вы что же, миленький, совсем не хотите жить?
Доктор взглянул на него удивленным и немного усталым взглядом, в котором читалась такая тоска, словно бы прошедшей ночью он сам сцепился с морфием.
Бобров помолчал, пытаясь найти в себе точный ответ, и, наконец, произнес негромко, но уверенно:
- Я хочу. Я хочу жить, Осип Осипович, но не думаю, чтобы теперь у меня это получилось.
Гольдберг вскинул на него совершенно изумленный взгляд и, спустя секунды неуверенности, торопливо сбросил с плеч перепачканный халат, присел на диван рядом с Бобровым и взял его за руку:
- Послушайте, голубчик вы мой, Андрей Ильич – вы только скажите, и мы с вами, как в первый раз… - доктор с чувством сжал пальцы Боброва, и тот не совсем уверенно, но ответил мягким пожатием. – Это, конечно, будет сложнее, чем раньше, хотя с другой стороны и легче – я вас знаю, родной, всего знаю, и как на краю вас удержать – тоже.
- Только ведь у меня ничего в этой жизни теперь нет. Ни дела, к которому бы душа лежала, и разум рвался, ни чувства… да и выходит так, что мир вовсе не таков, каким я его раньше видел!
Гольдберг с сочувствием заглянул в светлые – даже и с широкими, как под постоянным морфийным опьянением, зрачками – глаза:
- Станете профессором, голубчик, заведете просторный кабинет и будете писать диссертации.
Андрей Ильич слабо улыбнулся, взгляд его ласково встретил взгляд доктора. Гольдберг вдруг – и не впервые – ощутил накатившую нежность к этому немного странному человеку, к его удивительным ясным глазам, к строгим бровям, к губам – к каждой черточке лица. Он неожиданно склонился к Андрею Ильичу и, не дав тому опомниться, быстрыми, легкими поцелуями коснулся его щеки, губ, здорового виска. Бобров отшатнулся от него в недоумении, но Гольдберг порывисто обнял его за плечи, крепко, но все же жалея ноющее после прошедшей ночи тело инженера.
Андрей Ильич замер в его объятии даже расслабленно, только нервная дрожь, присущая бывшим или будущим морфинистам пару раз пробежала по его рукам, когда он положил их на поясницу доктора.
- Андрей, дорогой, любимый Андрей Ильич, - заговорил Гольдберг ему на ухо в волнении. – Никакой морфий, никакая болезнь или другая беда не смогут вас забрать… у меня.
Бобров кивнул куда-то ему в плечо.
-
-
17.02.2011 в 17:29Чувствую, я буду его перечитывать не раз
-
-
17.02.2011 в 18:05Из-за заказчика я прочел эту повесть. Из-за этого,фактически,перевернулась моя жизнь.)
И я буду писать по этому фандому дальше,несомненно.
-
-
17.02.2011 в 18:17Честно говоря, это очень здорово слышать. Рекомендатель по вкусам из меня обычно никудышный, а ведь приятно, когда понимают.
И я буду писать по этому фандому дальше,несомненно.
О, как я на это надеюсь... удачи вам!